Плохо, когда всем сердцем прикипел к женщине, которая, возможно, умрет через три дня.
Еще хуже - когда эта женщина у тебя в голове.
Когда просыпаешься от её кошмара, одной рукой судорожно сгребаешь жетон, второй тянешься за ножом, вскакиваешь с кровати и чуть ли не бегом в другую комнату - удостовериться, что сестра жива.
Когда засыпаешь, мурлыкая под нос колыбельную, которую ей всегда пели на ночь.
Нет, я не хочу думать, что будет со мной, если она умрет.
это сон, просто сон.С кухни доносятся дразнящие ароматы, которым невозможно сопротивляться. Ребекка любит раскладывать запахи на составляющие, гадать, что Эмили готовит сегодня, а потом тихонько заглядывать на кухню и проверять свои догадки.
Сегодня гадать почти не приходится: Рождество 1972 года, и кисло-сладкий запах яблок мешается с терпким - имбирного печенья.
Ребекка бесшумно прокрадывается к плите, чтобы неожиданно обнять сестру за талию и увернуться от крепкой затрещины.
Эмили возмущённо фыркает, поправляя фартук, и от улыбки все её лицо освещается, а резкие фамильные черты смягчаются.
Ребекка тянется к противню, пытаясь ухватить печенье, но получает полотенцем по пальцам.
- Потерпи до ужина! - Эмили пытается изобразить суровый тон, но у неё не выходит, и Ребекка с коварной гримаской все-таки стаскивает имбирного человечка. Обжигаясь и шипя сквозь зубы, она откусывает кусочек и улыбается.
- Даже вкуснее, чем в прошлый раз.
- Не подлизывайся, - бурчит Эмили. - Сходи лучше, принеси джем, он должен быть в самый раз к пирогу.
Путь до погреба и обратно занимает пять минут, но и это оказывается слишком долго. Банка с джемом падает из разжавшихся пальцев и с треском лопается.
Кровь.
Кровь повсюду.
Эмили остекленевшим взглядом смотрит куда-то вдаль. Её тело лежит у стены, как будто отброшенное мощным ударом. Через грудь тянется ужасная рана.
Ребекка застывает на месте, не в силах сделать шаг. За её спиной раздаётся грохот.
Ребекка оборачивается. Секунду они с тварью смотрят друг на друга практически в упор. Рука привычно дёргается к бедру, но встречается с пустотой - ну конечно, откуда оружие, её же списали, признали негодной к службе - вот только это было не в 1972 в Америке, а в 1968 во Вьетнаме, и она не стоит сейчас на собственной кухне в море крови, абсолютно беззащитная, а лежит в военном госпитале, и это все, и смерть сестры, и тварь -
это все сон.
Ребекка просыпается резко, как будто выныривая из под толщи воды, хватает ртом воздух, тщетно пытаясь забыть кошмар. Мертвые глаза сестры смотрят на неё с укоризной.
"Почему ты не защитила меня, Ребекка?"
Она не смогла. Снова. Как не защитила тех, которые погибли тогда.
Неосознанно касается плеча и морщится. Даже через бинты дотрагиваться до четырёх жутких шрамов больно.
В палату торопливо заглядывает врач, встречается с Ребеккой взглядом и обращается к кому-то в коридоре.
Ребекке все равно, кто там. Человека, способного исполнить её единственное желание, там нет. Или все же?..
От войны в собственной голове не сбежать, сдав оружие и уйдя в увольнительную.
Но главная проблема Ребекки в том, что она не хочет сбегать.
- ...поэтому, сержант Шарп, мы сочли нужным предложить вам такую возможность...
Ребекка задумчиво смотрит на пулю, спаянную с ярко-красным полупрозрачным кристаллом. Она не слушает.
Она и так знает, что согласится.